пить водку. Он размышляет о природе и свободе, успешно выступает в варьете. Но между делом, невольно, он выдает и обстоятельства такого превращения, а именно как при пленении его подстрелили и изуродовали и как его, подчинившегося, «хорошие люди», дрессируя и приобщая якобы к цивилизации, зверски мучили, подпаливали шкуру, пытали. Так кто тут дикарь? И в чем правда обезьяны, в том ли, что́ сказано или как сказано?

Я тоже мог бы поведать такую историю: о становлении мальчика из рабочей семьи в ГДР, то бишь с «Востока», получившего к тому же заочное образование, в уважаемого профессора и респектабельного представителя среднего класса объединенной Германии. Это примерно соответствует тому пути, который пришлось пройти обезьяне, чтобы стать образованным среднестатистическим европейцем. Это принимается благосклонно. Только чья это заслуга? О чем говорит? И вообще, моя ли история? Или просто версия на злобу дня? Оставим это философским спекуляциям. Здесь интересна не моя личная история, а мое восприятие восточно-западной конфронтации на протяжении тридцати лет после объединения, а говоря точнее, «присоединения», которого желал Восток. Хорошо бы прежде всего выяснить, кто я или что я «на самом деле» в игре многочисленных самомнений, внешних мнений и социальных ролей. Европеец ли, немец, восточный немец, уроженец Тюрингии, Готы или, может быть, кто-то совсем другой? С точки зрения Запада ответ до предела прост: я раз и навсегда «осси» и никто больше. А это, как известно, хуже некуда. Я был и всегда буду, как без конца удостоверяюсь, низведен и пригвожден к тому, что происхождение – это вердикт и приговор![76] Как замечательно сказал Кафка: «Ваше обезьянье естество [господа] так же глубоко сидит в вас, как и мое во мне».

Нравится кому-то или нет, но восточный немец в Германии обречен оставаться восточным немцем не потому, что он так хочет, а потому, что в публичном пространстве его из-за происхождения постоянно третируют и превратно истолковывают, относясь к нему с предубеждением. Другими словами, ты заперт в предполагаемой «восточной идентичности». Немцем «осси» становится только за рубежом. Я три года прожил в США, был связан с пятью университетами: год студентом, год в постдокторантуре, потом суммарно три семестра в качестве приглашенного профессора в трех разных университетах. И никому не приходило в голову называть меня иначе, как a German или from Germany, даже если речь заходила о ГДР, в которой я вырос. В самой Германии это кажется немыслимым. Впрочем, при случае можно высказаться, но не репрезентативно, не везде и не обо всем, а в отведенном углу, как восточный немец о восточной идентификации. Ведь так называемая восточно-немецкая идентичность представляется аномалией, требующей объяснения. В то время как западные немцы – заведомо естественные немцы, восточные – всего лишь искусственные[77].

Конечно, я знаю, что каждый образованный и благополучный западный немец считает себя не «немцем», а, в соответствии с веяниями времени, постнациональными тенденциями и амбициозной самооценкой, безукоризненным «европейцем», а то и «гражданином мира». А чтобы подчеркнуть полный разрыв с нацистским режимом, делает акцент на сознательном отходе от национального государства и демонстрирует «белоснежные одежды “европейца”, навсегда отмытые от крови немецкой идентичности»[78]. Этот лицемерный жест метко описал социальный философ Ханс Йоас: «Если кто-то объявляет, что он европеец, за этим явно скрывается немец»[79]. Западные немцы, провозглашая себя европейцами или гражданами мира, претендуют на Европу и весь мир и тем самым увековечивают колониализм, только другим способом. Вот уж радуют своим высокомерием – причем не только лингвистическим – поляков, бельгийцев, французов, британцев и всех остальных, кого Германия затронула двумя мировыми войнами. Зато такое «европейское» позиционирование не присуще восточным немцам, ну разве что Ангеле Меркель, Дурсу Грюнбайну и Тони Кроосу – больше никого не припомню. Но стоит и этим дать малейший повод для критики, им тут же укажут на их восточное происхождение, как в случае с Ангелой Меркель. Ее снисходительно попрекали тем, что она «не прирожденная, а наскоро обученная гражданка Германии и европейка»[80]. Остальные восточные немцы до сих пор вынуждены стыдиться и оправдываться за то, что умудрились родиться «осси». Когда Франциска Гиффай в 2018 году была назначена министром по делам семьи, журналистка ARD Пинар Аталай в прайм-тайм имела наглость назвать фрау Гиффай «политиком по квоте» и спросить ее, не потому ли она получила свой пост, что родом с Востока[81]. Как будто Франциска Гиффай задолго до того не проявила себя блестяще как политик в должности мэра Нойкёльна – проблемного округа Западного Берлина. Без сомнения, бывшему министру нужно объясниться за сомнительность своей диссертации, но не за рождение на Востоке[82].

О масштабе нескончаемой и даже нарастающей стигматизации выходцев с Востока свидетельствует душевная травма, какую носит в себе западный немец, которого хотя бы на миг приняли за «осси»! Она столь глубока, что задетый таким подозрением германист из Билефельда профессор Вальтер Эрхарт, некоторое время преподававший в Грайфсвальде, от возмущения мог говорить на больную тему только по-английски. В тексте, опубликованном в 2019 году, есть такой пассаж: «So what had I done differently to be identified as an “ossi”? What did I look like? ‹…› Did I look like I had ended up on the wrong side of history? Did I look like a loser?»[83][84]. Некоторым приходится мириться с тем, за кого их принимают, других назначили в таковые post festum, задним числом, и им жить с этим клеймом всю оставшуюся жизнь, потому что в «лотерее рождения» (Айелет Шахар) они вытащили не тот билетик.

Таким образом, существующий конфликт между Западом и Востоком – это не просто еще одна часть общенемецких дебатов о неравенстве в отношении расы, класса, пола и возраста. На почве понятных географических очертаний и таких же понятных исторических контуров неожиданно обозначилось новое социальное, экономическое и дискурсивное неравенство, порожденное происхождением, то есть place[85], которое прибавилось ко всем существующим неравенствам в качестве катализатора[86]. Другими словами, происхождение с Востока усугубляет неблагополучие социально незащищенных слоев и существенно снижает их жизненные шансы.

Нынешние приглашения занять определенную позицию в конфликтной ситуации между немцами для меня не внове, напротив. Еще в 1992/93 учебном году, когда я получил фулбрайтовскую стипендию и год учился в США, меня постоянно приглашали на панельные дискуссии. Я прибыл с Востока Германии, и всем хотелось знать, как жилось за железным занавесом и как живется в объединенной Германии. Для историков, социологов и политологов в США я был желанным и, главное, из-за юного возраста идеологически непредвзятым свидетелем, к тому же